Одигитрия

«ВСЕЯ ЗЕМЛИ РОССИЙСКОЙ УТВЕРЖДЕНИЕ»

I. ПОЕЗДКА НА ЕГИТРИЮ

Она навсегда осталась в памяти самым острым детским потрясением. И даже не одним. Скорее всего, это было летом 1935 года.

В последнюю неделю июля обычно наезжали к нам в Нелидово братья отца: Антон – из Медвёдок, Тимофей и Александр – из Малой Чёрнушки. Наезжали на базар со своим товаром и за покупками к празднику. В эти дни отец чувствовал себя именинником, а мать всячески поощряла мужскую компанию братьев. Да и они платили ей степенной и строгой учтивостью, безукоризненным тактом крестьянской совестливости.

А тут ещё и праздник святой – престольный день Пустоподлесского прихода. Назывался он непонятно – Егитрия. Для меня и слово представлялось диковатым, незнакомым, неведомым. То ли дело – моя «Никола» или даже наша «Балыкинская». Тут всё понятно, потому что у матери в красном углу у иконы святого Николая Угодника и Божией Матери всегда горела нарядная лампа рубинового стекла.

А Егитрия – что за диво? А мне-то до неё какое дело! Хватает и того, что это нечто особое, почтенное, потому как в самой нарядной косоворотке, вышитой матерью, отец непременно уедет с братьями в деревню, где ещё живёт его любимая сестра тётка Кулина – Акулина Николаевна Смородина, в крайнем доме, у самого леса.

Эта Егитрия и эти поездки были святы!

На этот раз дело принимало другой оборот. Не на кого было оставить нашу детскую ораву.

«Я Кольку с собой возьму, — нашёл отец компромиссный выход, — подрос уже!»

Мать сердито вскинула голову, пришпилила развязавшуюся косу: «Удумал чего!». Но тут же доверчиво согласилась: «Зови его, переодену!».

Так я впервые в жизни отправлялся из Нелидова в далёкую, как я считал, настоящую Чёрнушку, о которой всегда говорилось в семье как о легенде. Дядей своих я хорошо знал по гостинцам, не боялся их лошадей. Поэтому и не выдал их «тайны». А дело в том, что приехали они ещё с вечера целым обозом в пять коней (с соседями), табором расположились на базаре, где ныне парк напротив «Спутника», с телег продавали какую-то снедь и припасы. С хорошей распродажи прямо под телегой, чтоб солнце не пекло, наскоро справили «обмывку». Перепало и отцу как главному консультанту по торговой части. Обо всех базарных делах я, конечно, успел доложить матери, но умолчал о сидении под телегой, тем более что отец категорически отказался от «второй», кивнув головой в мою сторону.

Видимо, на это и рассчитывала мать. Она знала, что я благоговел перед отцом, и никакие силы не смогут меня отсоединить от него, если кто-то слишком упорно потчевал отца выпивкой.

Моё появление в обозе в новой бордовой рубахе и глаженых штанах встретили шумно, а дядя Саша, что помоложе, сразу же забрал на свою повозку. Отец сел к дяде Антону. Во главе обоза ехал дядя Тимоша.

По пыльному шоссе тронулись дружно. Проехали по Советской, мимо дома Шульги, поворота в тупик. За Вышегорами сами помогали лошадям подняться на Каменскую горку, ну а там можно и вожжи бросить: лошади каждый ухаб знали по опыту. Разве что надо успевать здороваться со знакомыми мужиками всех окрестных деревень: Белой Горы, Можаева, Малюшкина, Орешенок, Стодолища, Бурцева. Всё для меня было ново, непривычно. Да и попутные деревни не походили одна на другую. Об этом бы надо припомнить особо: о кустах ив и о садах, о крышах под щепой и дранью, крытых внахлёст – без единого гвоздя, и о колодцах-«журавлях», о каменских «мезонинах» и убогих избах бобылок, о ригах и «мшаниках», о верёвочных станках в Березниках.

А разве забудешь чайную на росстанях?! Возле неё дядя Тимоша хитровато мне пояснил: «Здесь кони сами останавливаются, пока хлеба не дашь».

Стали они на этот раз как по команде. Мужики всей гурьбой пошли к дому, где пиликала чья-то неумелая гармонь и слышались громкие голоса. В общем-то, это был типичный сельский кабак, но в самом незамаранном смысле. На стойке – огромный самовар с чайником на конфорке. Пахнет дымком. Звенят чашки и блюдца. В мисках – и белых, и глиняных – парят супы, борщи, мясная картоха. Смех, говор, побасёнки… А женщины – сплошной цветник: юбки, кофты, платки (на плечах, а не на головах, день-то жаркий!), ленты, бусы – всё на свой манер, вкус и украс.

Водка? О ней и речи нет! Да, стоят и чекушки, и бутыли, и пьют не рюмками. Но это всё – приклад, а не главное! Эка невидаль! Зелья и дома хватит! А тут собрались на встречу, на перекрестье дорог, на радость и по делам. Надо поговорить о ценах на торге, обновах и магарычах, видах на урожай, уговориться наперёд о жатве или толоке на стройке, заикнуться о свадьбах и приданом, приглядеться к чужому уменью, выспросить, где порода свиней лучше, сорт ячменя посправней, куда на зиму на заработки податься.

И то не главное! Главное – учиться по-хозяйски, достаток показать и почувствовать довольство, когда тебя обслуживают словно барина, с полным подносом показательной услужливостью: «Наше вам – с пылу и жару!».

И это лишь зачин к празднику. Сам-то праздник у каждого прихода свой. А березниковцы Егитрию не почитают особо: у них всё по другим святцам. Егитрия начиналась за Межой – от Чёрнушки. А тем и лучше: хаживала родня из прихода в приход, а в целом-то получалось и местное гуляние как всенародное. Какой там чин и обычай, я сейчас толком не ведаю, а вот буквально врезалось откровением, и не оно самое, а как бы предшествие.

Боюсь ошибиться: то ли в этот раз, то ли в иной оно настигло в Голанове. Даже, может быть, и по другому поду, но память неистово увязывает впечатления с поездкой «на Егитрию».

Приглядно, «на особый каблук» деревня рассыпалась за плетнями по крутому взгорью за мостом через Межу, где голавли ходили стаями. Весёлая, даже озорная, мастеровитая, голосистая на песню. Это было такое райское зрелище!

Буквально всем скопом – бабы, молодайки, девки-подневестницы в тканых пёстрых саянах в полоску и клетку, в кофтах, вышитых и расшитых «поляками», в цветных платочках «кукишем», а кое-кто и в чепцах-повойниках, с лентами в волосах, где парами, где гурьбой или семьёй – сгребали сено и складывали его в копны. Это было, собственно, и не работой в смысле труда-ярма, а хороводом, представлением, деревенской оперой в природном исполнении. Зачинает одна в полный голос. Остальные будто прислушиваются, выжидают. И вдруг подхватят, поведут хором то жалостливую про любовь, то вдруг сменят «наперебой», и пойдут в соревнование группа на группу своими «потешками».

Ну, где мне слова упомнить?! Где их отыскать теперь? Есть они в блокнотах, записаны, учтены по расспросам. Но уже мёртвые! Живые, свежие, цельные, они остались в сознании неким видеоклипом только об этих поездках через Голаново. Были другие «картинки» и потом на жатву, ещё с серпами, с нарядными снопами в избушках-бабках. Были они и на льняных полях и стлищах.

Лён, правда, больше запомнился по Перевозу и Матюшкину, что на Берёзе, в бригаде Христы Соколовой. Но песнями помнится только Голаново, и именно в дни накануне Егитрии. Так что она такое, эта святыня? И почему вдруг так захотелось о ней рассказать?

Ведь было же на неё и гонение. И сам я бывал в «гонителях» всяких приходских «торжеств», когда на фермах стоял скот некормленым и непоеным, и трактористы ходили пьяными, а вместо Божией Матери вспоминали иную мать вкупе с опостылевшей жизнью.

Было. Была и такая Егитрия. А вот я чту её более 50 лет. Хотя и не так давно узнал её подлинное происхождение. Егитрия, оказывается, для нас не просто святой, а дважды и трижды чтимый русский исторический праздник.

II. СВЯТОЙ ДЕНЬ ОСВОБОЖДЕНИЯ

После разговоров на росстани в Березниках, где Торопецкий большак расходился с Чёрнушкинской дорогой, кони действительно двинулись после поднесения хлеба. Сноровисто, но молча, отец и дядья расселись по возам, «нукнули» разок, примотали вожжи к краешкам телег, и обоз по пути дальше шествовал сам. Дорога теперь без поворота вплоть до дома, точнее – до въездных ворот. Раньше деревни не стояли, как теперь – расхристанные. Каждая из них обносилась на открытых участках изгородью. Изгородями были ограничены покосы и выгоны. И с прогонной дороги никуда не свернёшь – огорожено от зряшной потравы и по уважению к земле. Поперёк дороги – жердевые ворота с верёвочной петлёй на закладку. Подъехал – открой, потом дальше. Миновал ворота – затвори за собой. Обычай свят! Не закроешь деревню, можешь схлопотать и кол в спицы: чти, что людьми установлено.

До Чёрнушки мы добрались далеко за полночь. Меня уносили на руках сонного. А утром тётка Кулина уже потчевала моими любимыми тертунами. Но вспомнилось мне, что ровно 25 лет спустя, уже старенькая, почти согнутая под прямым углом от извечного труда, она так же, как и когда-то, встречала меня ранним завтраком. Не было уже отца, дядей, ворот и лошадей. Но приближался праздник.

«Тёть Кулин, — пытаюсь проявить осведомлённость я, — а ведь праздник правильно называть надо не Егитрия, а Одигитрия. Это так называется икона Божией Матери. Вот погляди, как тут написано», — и показываю икону с надписями.

Она посмотрела, одобрила изображение – «нарядная», — но опять затопала к печи и, сердито прихлопнув ухватом, строго заключила: «По-вашему, аль там по-учёному, может, и есть Одигитрия, а у нас была, есть и будет от веку по-нашему – Егитрия. Не нам, что от дедов пошло, менять».

Так этот праздник и по сию пору зовётся, но справляется всё реже. Коренники вымирают, сама церковь Пустого Подлесья давно уже в развале, но память о Егитрии жива. И в нашем краю чтима.

О том я и завёл речь как-то на открытом уроке в местной школе, совмещённом с занятием краеведческого школьного клуба «Ярославна». Завёл в честь самых святых людей родных мест – матерей и бабушек, скромно, незаметно, но истово и нескончаемо несущих духовную силу земли, рода, России. Эта чтимость – и в дне Егитрии. Отмечается он 28 июля (по старому стилю) ежегодно. Как правило, этот день совпадал прежде с зачином первого снопа озимой ржи. Отсюда и песни, и хороводы, и радость возрождения хлеба-батюшки, и венок из колосьев на голову, и первая долька от каравая из «новины». В этом ритуале есть что-то далёкое, седое, языческое. Потому и тётя Кулина была неотступна в своём характере, но всё-таки этот день иного рода. Это два праздника сразу – и день освобождения, присоединения Смоленщины к России в день изгнания Наполеона с его ратью «дву на десяти языков» из Смоленска в 1812 году. И ещё побольше! Вот она, история эта, в сжатом до предела «вкратце».

Ещё при жизни Христа, как говорит предание, Его ученик, позднее евангелист Лука, написал с живой Богоматери Марии икону. Эта икона была помещена в храм города Антиохия, затем была передана в Иерусалим, а оттуда – в Константинополь, где была установлена во Влахернском храме.

В 1046 году византийский император Константин IX Мономах выдавал свою дочь Анну замуж за киевского князя Всеволода, сына Ярослава Мудрого. Дочери предстоял ранее невиданный дальний путь на Русь. Мономах в это особого смысла путешествие напутствовал дочь редчайшей иконой кисти святого Луки – благословил в путь. Икона и получила название Одигитрия (греческое), что по-русски означает «Путеводительница». Так святыня попала в Киев, а от Анны и Всеволода начался на Руси род Мономахов.

Икона свято передавалась по наследству. Знаменитый Владимир Мономах, сын Всеволода (он правил в 1113-1125 годах), в начале XII века перенёс икону святой Божией Матери Одигитрии из Киева в Смоленский Успенский собор, и она получила название Смоленской.

Здесь требуется небольшое пояснение. Владимир Мономах, великий князь Киевский, естественно, выражая интересы всей Руси и самого стольного Киева, очень высоко ценил стратегическое значение и роль Смоленска, он даже предпочитал его Киеву. Смоленское княжество старался закрепить в свою наследуемую вотчину. Смоленская земля обособилась от Киева в конце 20-х годов XII века. Срединное её положение вовлекло эту землю в борьбу, в частности, за Киев. В пору дробления Руси на обособленные земли великое Смоленское княжество стало владением Мономахов. Внук Владимира Мономаха, Ростислав, особенно возвысил и поднял Смоленскую вотчину. От него и пошла новая династическая ветвь князей – Ростиславичей, которым всегда покровительствовала Смоленская Божия Матерь Одигитрия.

Сила иконы проявилась во время нашествия Батыя, внука Чингисхана. Полчища иноземных завоевателей подошли к Смоленску. Вот тогда, а это было в 1239 году, русский воин Меркурий, родом из Моравии, услышал голос иконы. По её, так сказать, указанию, Меркурий проник в стан Батыя в местечке Долгомостье, в 25 верстах от Смоленска, побил многих захватчиков и в их числе – самого могучего богатыря. Мученическую смерть принял и сам русский воин, но город устоял. Великий патриот и мученик позднее (в конце XVI века) был причислен к лику святых, и день святого Меркурия с тех пор отмечается каждый год 24 ноября (по старому стилю).

Жители Смоленска погребли спасителя города, воина Меркурия, в храме Успения. С 1509 года святого Меркурия стали почитать как главного заступника Смоленска.

Но продолжим основную тему. Икона Смоленской Божией Матери Одигитрии в 1398 году переместилась в Москву. Вот как это случилось.

В ту пору Великий князь Литовский Витовт обладал смоленской землёй. Свою дочь Софью он выдал замуж за сына Дмитрия Донского – Василия I (1398 – 1425 годы). На этот раз Софья была благословлена на путь высокочтимой иконой и с нею прибыла в Москву. Икона была помещена в Благовещенский собор Кремля.

В 1456 году по просьбе смолян «с лика руки святого Луки» были сделаны в Москве «мера в меру» две копии. Одна из них была «крестным ходом» на руках пешком доставлена в Смоленск.

Но и это я бы ещё назвал предысторией. Наиболее существенная часть событий заключается в следующем.

Как нам известно по учебникам, в 1453 году погибла Византийская империя. Раздробилась на уделы восприемница её святостей Киевская Русь. Часть её попала под иго монголов, часть – под руку польско-литовских князей и королей. В эту вторую часть входила Смоленщина, в том числе её составная доля – наш край. Центром его был город Белый, который захватили литовцы в 1355 году. Смоляне пытались отбить город в 1359 году, но неудачно. Именно с этого года он упоминается в летописи.

Немногим позже на базе города Белого и земель, что «к нему потягли», было образовано Бельское удельное княжество, первым князем которого стал сын Ольгерда Владимир. С него и начался род князей Бельских.

Однако Русь воспрянула. В XIV веке началось возвышение Московского княжества, Москва стала новым центром её единения, наследницей древних традиций и всего православия. Идея «Москва – третий Рим» пришла не сразу, да она и не могла быть понятной простому люду. Общедоступной стала исконная формула – «Вся русская земля (независимо, кто на ней пока властвует) – наша вотчина».

К концу XV века Иван III объединил в одно государство вокруг изначальной Владимиро-Суздальской (позже Московской) Руси земли Рязани, Твери, Пскова, Великого Новгорода (с его владениями вплоть до Урала). Он стал именовать себя государем всея Великой Руси (России) и во главу угла своей политики поставил задачу воссоединения всей древней Руси, где наряду с другими землями русскими важное значение имела Смоленщина. Именно через неё виделся вожделенный путь ко всему миру – к Балтийскому морю.

За владение Смоленщиной на протяжении многовековой истории не раз ломались копья желающих захватить «лакомый кусок». И в центре этой борьбы всегда был наш край – Бельский удел и его соседи с юга и севера: Вязьма, Дорогобуж, Торопец.

Именно с нашего края началось освобождение, воссоединение с Москвой. Первым кусочком, свободным от литовцев, стала территория по линии Верховье, Ковалёво, Белейка, Голаново, Чернецово, Сёлы, Мостовая, Татаево, Хлебники, т. е. большей частью в пределах нашего района – нынешних Высокинского и Селянского сельских округов. Эта граница была установлена договором 1449 года. В 1503 году был освобождён Белый. И в нём в 1508 году была заложена новая крепость «для защиты от Литвы».

И снова война за Смоленск. Наконец, в 1524 году были воссоединены Смоленск и большая часть его земель. Это стало большим историческим событием. В его честь в Москве был основан Новодевичий монастырь. Сюда и была передана вторая копия иконы Смоленской Божией Матери Одигитрии, а сам подлинник помещён в башню Смоленской крепости над Днепровскими воротами.

С 1525 года день 28 июля (по старому стилю) вся Россия отмечала, как День Божией Матери Смоленской Одигитрии и освобождения Смоленска.

Так воедино слились две народные струи – верности своему духовному наследию от евангелиста Луки и национальной стойкости в защите земли родной.

Свидетельством тому стали и более поздние времена: 5 августа 1812 года русские войска оставили Смоленск, но как святыню взяли с собой икону Богоматери Одигитрии. Накануне Бородинского сражения провезли её по всему русскому лагерю. М. И. Кутузов лично участвовал в этом напутственном акте. К бою во славу Отечества готовилось и бельское народное ополчение (1 200 ратников), сформированное на народные средства.

После сдачи Москвы 2 сентября 1812 года подлинная икона находилась в Ярославле, а копия – в войсках. Вскоре к их древним заслугам прибавилась ещё одна. Под покровительством Смоленской Богоматери Одигитрии-Путеводительницы Смоленск был вновь освобождён от захватчиков, а икона 5 ноября 1812 года была возвращена городу-герою. Этот день (по старому стилю) стал ещё одним святым днём нашей истории.

Вот такой он, наш приходской праздник округи Пустое Подлесье, познанный мною с детства.

Беседуя как-то с отцом Алексеем Сорочинским в Иоткинском храме о делах и людях нашего края, об истории храмов, мы условились побывать в Пустом Подлесье. Возможно, отец Алексей испросит благословение владыки Виктора на то, чтобы в этот день у руин святого храма почтить память усопших и крепость русского духа, напомнить ныне живущим прихожанам обращение к Образу Смоленской Божией Матери Одигитрии: «Ты верным людям – Всеблагая Одигитрия. Ты – Смоленская похвала и всея земли Российской утверждение. Радуйся, Одигитрия – христианам спасение».

Из книги краеведа Н. В. Николаева «Тверская Смоленщина» — Нелидово, 2005.