Судьбы земляков

Калистратовна

ПОМНЮ взволнованный голос по телефону краеведа Николая Васильевича Николаева осенью 1995 года:

— Валентин! Знаешь, с кем я сейчас разговаривал? С Анной Калистратовной Белявской! Эта женщина помнит жену Сергея Владимировича Нелидова, чьё имя носит наш город, и её сына встречала в Сибири, во время высылки в тридцатых.

— Неужели?

— Да-да! Отец моей собеседницы, Калистрат Григорьевич, был одним из первых в Нелидовском районе, на которого пало решение местной «тройки» — кулак. Его семья раньше других приняла на себя удар «ликвидации как класса». Была раскулачена и погружена в эшелон по направлению на Урал, на станцию Тавда… Вот там, в Тавде, и увидела маленькая Аня Нелидовых, и так об этом интересно рассказала… Всё! Сажусь писать материал, а назову его так: «Эшелон из Нелидова, в эшелоне Нелидов».

Это был последний очерк Н. В. Николаева, опубликованный в «Нелидовских известиях», в номере от 9 ноября 1995 года, а через десять дней Николая Васильевича не стало.

Хочется привести отрывки из этого очерка, связанные с именем Анны Калистратовны и её встречей с Нелидовыми:

«Калистрату Григорьевичу…выпала двуколка. Стал спешно укладывать узлы, кадки, мешки. Тут и подошёл к нему стройный молодой человек с тонким благородным, почти чеховским лицом и едва обозначившейся бородкой:

— Здравствуйте, Калистрат Григорьевич. Я Николай Нелидов. Вон в сторонке моя мать. Ей не дойти, не выдержать. Посодействуйте.

Калистрат усадил свою мать, рядом помог устроиться Нелидовой, на колени ей устроил свою доченьку школьницу Аню, осмотрел вокруг возок:

— Но, родимая, с Богом!

«Кончалась станция и ровная дорога, — и вот уже второй или третий час беседуем мы с Анной Калистратовной в её квартире на Пионерской улице, — и наша длинная колонна, словно текучая река из живых пленников, втянулась в большой сосновый лес. Деревья до неба. Ветки высоко-высоко. Звонко так. И золотисто. А дорога, о Боже! Корень на корню. Трясёт, как на рубихе. А я на коленях-косточках. Бабушка Нелидова глядит строго, иногда морщится, терпит. Молчит, только слабенькими руками меня поддерживает: «Терпи, доченька. Господь не оставит нас».

Сама она такая сухонькая, а держится гордо. Причёска аккуратная. Длинное серое платье, ботинки со шнурками на половину голени. Глаза ясные, внимательные.

Её сын, дядя Коля, нет-нет да подходит к возку: «Ну, вставай, разомнись, — снимает меня, — пройдём вместе». Так мы, держась за руки, шагали сколько-то по дорожке, сплошь усыпанной сухими иголками и шишками. Потом он меня сажал на плечи и нёс, чтобы и его мама подольше отдохнула от отёка ног. Весёлый он был. Даже развлекал всякими там штучками или словечками. А остальные уже выбивались из сил. Большинство же шло пешком с полными торбами за плечами. Кругом же ни реченьки, ни озерка, ни колодца…».

ДА ПРОСТИТ МЕНЯ Анна Калистратовна за это грустное напоминание начала её судьбы, но она, скорее всего, «последняя из могикан», которая может сказать что-то определённое о семье Нелидовых не с газетных или журнальных страниц, а, так сказать, поведать о ней «наяву», и поэтому воспринимается человеком из легенды. Как ценно свидетельство очевидца!

Я не буду рассказывать о дальнейших сибирских передрягах Анны Калистратовны: и наголодалась она там с родителями, и нахолодалась. И всё-таки судьба привела в конце тридцатых в нелидовское тепло, правда, тоже недолгое… Хотелось стать врачом, да вот не судьба: отсоветовала преподаватель химии Лариса Васильевна Пашина (квартировала у неё Аня, когда была старшеклассницей Нелидовской средней школы): «Ань, знаешь, что я тебе скажу: не лезь ты в медицинский институт, не успеешь ты его закончить: война на носу, поступай в педагогический техникум; может, хоть там диплом получишь…».

Как в воду глядела Лариса Васильевна! Грянула она, проклятая! Анна, молодая учительница, успокаивала себя и других: «Ну, сюда ж окаянные не сунутся…»

Увы, сунулись. 9 октября 1941 года вела, как всегда, урок. Прервали. Дверь нараспашку; в проёме рожи в касках, фашистские разведчики. Один шагнул к ней и бесцеремонно за косу; сердечко ёкнуло: ну всё, пропала! Да нет, просто выродку захотелось поглумиться, стал на виду у ребят косу их учительницы расплетать, а потом заплетать. Его «камраден» заржали. Тот дёрнул за косу, отпустил, на дверь указал и на чисто русском языке: «Сейчас же вон отсюда! По домам! Никаких занятий без нашего согласия!». Ребят и учительницу как ветром сдуло; дома крестились: «Слава Тебе, Господи, что счастливо отделались!».

Все остальные события сплелись в один нервный клубок: стучат… «Кто там?» — «Свои, партизаны». Опять стучат… «Кто?..» «Шнель, шнель, открывайт!». Будь они прокляты: всё из хаты выгребли, сволочи ненасытные! И стрельба, и бомбёжки! Сознание и память застилает этот горький вонючий дым…

Напоследок в конце января 1942-го словно страшная гроза разразилась: оказывается, наши Нелидово освобождали и – освободили! Погнали супостатов дальше – к Лукам, в сторону Риги, слава Богу!

На смену оккупации – опять-таки голод и холод. И взрослым невтерпёж, а им, пацанам и девчушкам, каково?.. Пролепечут на занятиях ответ на уроке, а потом – пару-тройку варёных картошин да хлебца малость, поделят на всех… «Ладно уж, сама как-нибудь перебьюсь…».

Шесть лет вот такой страды в Ларинской школе. Потом Анну Калистратовну позвали преподавать в Нелидовскую среднюю школу №1. Ничего, справилась: целых 32 года учила грамоте малолетних несмышлёнышей, а старшеклассникам на всю жизнь запомнились её уроки домоводства. Рука об руку рядом с ней учительствовал её супруг ныне покойный Владимир Владимирович Белявский; тот бегать, прыгать, подтягиваться школяров на уроках физкультуры учил; сильными и ловкими ребятки школьный порог покидали.

Идёт по улице Анна Калистратовна, а ей навстречу группа мужиков, окружают:

— Спасибо Вам, Калистратовна, за уроки, за доброту Вашу, и за строгость; всё было по справедливости; любим, помним! Крепкого Вам здоровья, дорогая наша учительница.

А то и букет цветов Калистратовна в дверной ручке обнаружит…. Разве не приятно? Ещё как! Глаза туманятся: не зря трудилась…

Вот и своих детей правильно, разумно воспитала: сын Сергей – выпускник военно-медицинской академии. Его жена Нина и дочь Аня – тоже врачи. Только вот не в России закрепились, а в Польше. Что ж! Встречи с ними не так уж и часты, а весточки прилетают: судьба у каждого своя… Нет, как бы ни намекал ей Сергей, жить в Польше она с ним не желает, повторяя строчку Исаковского: «А я остаюся с тобою, родная моя сторона…».

Часы в её комнате тикают, превращаясь в дни, месяцы и годы: глянула Анна Калистратовна 16 февраля на календарь и «вспомнила»: «Да неужто мне уже «две восьмёрки» — 88?..».

ТРУДНО ПОВЕРИТЬ: не по своим летам она себя чувствует. Бодра по-прежнему, легка на подъём. Каждый день – ходьба по свежему воздуху, «просто так». Да и в магазин; в доме приберётся, обед сготовит (гостей ой как любит принимать! Такая вкуснятина их всегда ожидает!).

Да и страницами книг и газет любит пошелестеть. Ей интересно всё: какой будет Россия в грядущем? Займёт ли культура положенное ей место в политике правительства? Улучшится ли положение с пенсиями, лекарствами, льготами?

Радуется строительству храма в честь святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Наконец-то вера восторжествовала над безверием! Какое это благо для страны и для души!».

Верит она в будущее России. А оглядываясь в прошлое, говорит: «Не счесть, пожалуй, судеб, которые с моей пересеклись. Но «пересечение» это – не рана для души, а её отрада».

Валентин ШТУБОВ